Магия на кончиках пальцев

Как понять ценности школы, глядя на дизайн ее пространств, как будут выглядеть школы ближайшего будущего? Об этом и о том, как проектируют образовательные пространства в России и мире, разговариваем с архитектором Надеждой Федотовой.

Конечно, разные образовательные подходы требуют разной организации пространств. Например, в школах и садах Монтессори белые стены, а творческие работы детей — это «краски», которыми расцвечивают внутреннее пространство. Но стоит взять правильный оттенок белого, и только тогда мы уйдем от впечатления больницы, создадим эмоциональную тональность пространства. Цвет — самый дешевый способ сделать настроение пространства.

Или, например, в многофункциональных залах в детских садах мы во всех своих проектах выделяем шторами зону сцены (иногда даже без организации поднятой сцены) — это создает уют, насыщает пространство, создает для детей элемент театральности, подчеркивает важность их творчества. И снова вопрос не в цене: это могут быть шторы из «Икеи» или дорогие портьеры на заказ. Вопрос всегда лишь в том, зачем мы создаем тот или иной элемент дизайна и для кого.

Сверхзадача для образовательного архитектора — проектировать и строить детские сады, школы и университеты, в которых люди могут быть счастливыми, а не только успешными. Такие пространства, которые дают свободу выбора, всю широту вариативности занятий и дарят радость. В этом случае, я очень верю, дети, вырастая, смогут менять мир, делать его лучше.

В портфеле нашего бюро больше, наверное, детских садов, чем школ, чему я рада. Не стоит, мне кажется, отделять одно от другого. Европейская традиция школьной архитектуры, кстати, опирается на такое единство: детский сад и начальную школу проектируют и строят вместе. Есть непрерывный процесс развития, и в нем особенно важны первые шесть лет, когда закладываются основы. И здесь же часто происходит самый большой слом ребенка.

Дело в том, что основные потребности детей в это время реализуются через движение, взаимодействие с другими детьми и предметным миром. А для этого необходимо поддерживающее это движение пространство — с возможностью рисовать на стенах, свободно играть, бегать и лазать, быть в контакте с природой, играть в театре. Когда рекреации обеспечивают эти потребности ребенка, то и позиция учителя меняется. Больше не надо усмирять учеников с помощью фраз наподобие «сколько можно по коридору носиться?»

Если мы навязываем ребенку ту деятельность, к которой он не готов и для которой не созрел, и в тех пространствах, которые не поддерживают потребности возрастного развития, то мотивация к учебе теряется. То есть связь между дизайном среды и школьным опытом ребенка прямая. Спроектировал узкий коридор — все, «поломал» ребенка.

Если мы видим, что в классе начальной школы нет свободной зоны с большим ковром, где бы могли разместиться все ученики, значит, ребенок сидит 40 минут за партой, к чему младшеклассник физиологически не способен.

Таким образом, у нас опять «ломается» ребенок. Год сидения за партой — и познавательной мотивации как не бывало. (Вот почему квадратура начальной школы всегда больше средней и старшей — это объективная данность, соответствие психофизической потребности.)

Если нет пространства выставки, значит, не учитывается потребность малышей видеть результаты своей работы, нарушена связка я сделал — вижу результат работы — получен образовательный опыт.

Но много и положительных примеров организации специальных пространств. В школе «Мир» (Доброград) мы спроектировали зону «костровища» в классе, где дети могут читать с учителем, сидя на ковре. А дальше детям так понравился этот процесс, что они придумали декорации и перенесли их под лестницу.

Это чистый пример настройки пространства школы, обживания, партиципации пользователей уже после ввода помещения в использование. Это пример того, как хорошая начальная школа может работать без запретов (кроме, конечно, очевидных базовых правил, обеспечивающих безопасность).

В целом же проектирование школы и детского сада — технологично выстроенный процесс, если понимать, какие потребности у детей этого возраста. Есть буквально чек-лист, по которому можно проверять себя. И больших затрат это не требует, доступно даже для маленьких частных школ и государственных организаций.

Дизайн образовательной среды должен поддерживать формирование образовательного опыта, который включает людей и смыслы, весь объем взаимодействия учителей с детьми в школе: и академическую модель, и расписание, и занятия, и программы, и методики. Если одна из этих двух составляющих «западает», то образовательный опыт конкретного ребенка получается не таким насыщенным, каким может и должен бы быть.

Если же дизайн среды и дизайн образовательного опыта сонастроены, тогда творится магия. Все это, что называется, на кончиках пальцев, и не всегда случается такая магия в первый год жизни школы. Бывает так, что школа работает в самом обычном типовом здании, которое ей досталось, но при этом постепенно «настраивает» дизайн под себя, давая ученикам свободу присваивать пространство до тех пор, пока оно не будет полностью соответствовать духу и специфике уклада этой школы.

Чтобы достичь такой точки встречи, нам в проектировании очень важно слышать всех участников образовательного процесса.

Выбор кругом. Все в классе сидят на обычных стульях, но кому-то нужно сидеть на качающемся, потому что энергии у него много, а урок длинный. Другому необходимы тихие пространства-убежища, где можно уединиться, а не только открытые общественные зоны.

Потом необходимо понять, какими ресурсами мы располагаем, и, исходя из этого, выстроить приоритеты. Так, ценность открытости и безопасности, которую дети считывают из пространства, воплощается в наличии стеклянных вставок или дверей внутри и снаружи, между кабинетами и коридором. Ценность самовыражения и свободы выбора означает, например, что стены рекреации покрыты специальной краской и на них можно писать, мелки лежат в открытом доступе. Над барабанной установкой у входа висит табличка «Играть можно!».

Хорошо запроектировать — недостаточно. Важно, чтобы архитектор сопровождал стройку и помогал заказчику принимать дальнейшие решения. Однажды во время работы над одним из наших проектов закончились средства. Взвесив все, мы приняли такую стратегию: запроектировали обязательную базу (около 20% объема проекта) и передали оставшиеся свободные пространства на откуп школе и детям, позволив им самостоятельно создать, например, игровые МАФы (малые архитектурные формы) в рекреации. И они придумали едва ли не лучше нас.

Подобный подход, когда допускаются интервенции пользователей, распространен в Голландии. Есть замечательные кейсы: дети осваивают часть общественных зон полностью по своему усмотрению, притаскивают туда какую-то старую мебель, чуть ли не диван со свалки. Это соответствует их потребности в исследовании, присвоении окружающего мира.

Японский подход к благоустройству образовательных сред мне кажется продуктивным, с успехом использовали его для одной маленькой российской частной школы. Японцев отличает необыкновенно свободный подход к воспитанию дошкольников и младших школьников с большим объемом взаимодействия с природой. Соответственно, и детские сады, площадки максимально естественны: лужайка, песок, холм какой-то — и вся площадка. Малые архитектурные формы в детском саду и начальной школе должны быть подобраны под потребности детей и давать вариативность игры.

Еще источник вдохновения и идей — это смежные области. Например, метод patient mapping — изучение типичных маршрутов пользователей пространства для того, чтобы создать оптимально настроенный под потребности человека проект, пришел из сферы проектирования больниц.

То есть школьная инфраструктура включает элементы многих других социально значимых объектов: больниц, музеев, отелей, офиса, театра. Для наших проектов обязательный элемент — выставочные рейлы и выставочный свет в коридоре школы, как в музее. Школа без выставочных пространств — не живая школа.

Когда мы объясняем смысл подобных идей заказчику, директору, с нами чаще всего соглашаются. Ведь речь не идет о том, что архитектор «так видит», речь идет о функциях и смысле, зачем и почему это нужно.

Каждый год в нашу отрасль приходят инновации, каждый год появляется новый материал или технологическая новинка. Одновременно в сферах образования и понимания работы мозга появляются новые исследования. И важно их внедрять в практику, как академическую, так и проектирования среды. В этом смысле мы живем в глобальном мире.

Еще десять лет назад о фаблабах никто не слышал, сейчас никого не удивишь этим. Начали говорить про психофизиологию, нейрофизиологию детей, про специальную работу с этими аспектами в школе. И чем больше нормой будет становиться опора на доказательную базу, тем лучше будет выстроен образовательный процесс и соотношение архитектуры и содержания образования.

Вполне можно говорить о российском «своем пути» в том смысле, что у нас есть огромное разнообразие образовательных практик в пределах одной страны. И, кстати, достаточно прогрессивные ФГОС, ориентированные на 4-К. Остается подтянуть общие подходы к архитектуре и проектированию до требований этих ФГОС, реализовать их на уровне организации пространства, архитектуры.

Если же говорить о дальнейшем развитии, то достаточно очевидная тенденция последнего года — это школа, поддерживающая техническую профориентацию детей, подготовку будущих инженеров и IT-специалистов. Эта идея будет формировать образ школы, отражаться на организации ее внутреннего пространства.

Образовательный процесс нового типа невозможно будет реализовать в стандартных маленьких классах — они сменятся большими полигонами робототехники, фаблабами и STEM-пространствами. Как функционирует, например, студия робототехники в школе? По-хорошему дети не один день работают над проектом, программируют роботов не за одно занятие, значит, нужно место, где бы все это можно было оставить. То есть появляются более сложные учебные схемы. Нужны соответствующие этому пространства.

Казалось бы, тогда идея нашего бюро о создании MVP*школы как базового архитектурного конструктора — это опасная идея, ставящая под угрозу концептуальное разнообразие школ. Противоречие кажущееся: мы разрабатываем для школ инструмент, который позволит собрать базовую (минимально оптимальную) модель, а дальше на этой основе школа создает уникальное образовательное пространство с учетом собственных смыслов.

Имея условные 100 рублей, мы расставляем приоритеты. Если крыша течет, сначала придется крышу починить. Если все починено и все еще есть 100 рублей, то хорошо спросить учеников, как бы они хотели изменить пространство. Помимо партиципации, на этом же этапе полезно составить список помещений, в которых есть потребность, так, как если бы мы не были ограничены тем набором помещений, которые уже есть в нашем здании. Получится так называемое функционально-техническое задание (ФТХЗ).

Этот проект нужно наложить на сетку имеющихся помещений, и станет видно, какие пространства малоиспользуемые, как бы остаются недозаполненными, а какие, наоборот, перезаполнены. Это может быть, например, театр, спортивный зал или столовая, которые функционируют всего два часа в день. При этом классов может не хватать, например, потому что школа строилась по старым нормативам или изменилась демографическая ситуация.

В результате такого наложения открываются точки возможностей творческого преобразования пространства. Например, актовый зал превратить во второй спортивный зал с функцией актового зала, или туда перенести библиотеку, или вынести ее в рекреацию. Все подобные интервенции будут формировать нетиповое пространство с открытыми вопросами — это и есть то творчество, которое школе доступно при условии, что команда является носителем смысла. Но если нет, то можно позвать архитектора, и он сделает эту работу. Ведь задача архитектора — не только проектировать по данному техзаданию, но и самостоятельно создавать техзадание.

Я выступаю за то, чтобы становилось как можно больше архитекторов, которые работают со смыслами. Пока рынок маленький и конкуренции мало, что плохо. С точки зрения заказчика выгодно, чтобы было много архитектурных фирм, тогда будет разнообразие, тогда и в регионах будут как минимум хорошие проекты.

О совершенствовании образовательной среды в том числе мы будем говорить в летней школе, которая пройдет в июне этого года на базе нескольких московских школ (совместно с Universal University).

Однажды во время рабочей сессии с одной из крупных зарубежных фирм мы увидели в портфолио этой организации 17 глобальных целей устойчивого развития, разработанных ЮНЕСКО в 2015 году.

Удивительная синергия была в том, что те же 17 целей мы незадолго до этого определили и для себя как стратегический ориентир, решили использовать как чек-лист в каждом проекте, проверяя себя на соответствие. Ведь на нас большая ответственность — мы создаем социально значимые объекты для общества.

Здесь главное — действительно верить в декларируемые принципы и честно делать максимально хорошо столько, сколько можем. Пусть это будут 20%, но сделанные как надо.



Текст: Юлия ЛЮБИМЦЕВА