Инклюзия бросает вызов

В масштабах нашей страны нет комплексной системы помощи детям с особенностями развития. Коррекционная педагогика изжила себя, а дефектология изначально подразумевает, что эти дети не такие, какими их ожидает видеть общество. Тот же тест Векслера предполагает, что если у ребенка нет речи, то нет и интеллекта. Это заблуждение. За два года работы проекта я видела множество неречевых детей со средне- или высокоразвитым интеллектом. Правильные методики для оценки их способностей в России пока не практикуются.

С 2012 года действует закон об образовании, который открывает детям с особыми потребностями путь в инклюзию. Этот путь есть только на бумаге. На самом деле многие инклюзивные проекты в общеобразовательных школах закрываются через один-два года после внедрения.

Три фактора влияют на то, что школа не меняет отношение к детям с особенностями развития.

Фактор номер один: школьные педагоги и администрация не знают, как работать с этими детьми. Непонятно, чему учить, как учить и, главное, кто должен учить.

Фактор номер два: дороговизна проекта. Вместо того чтобы наполнить класс 35 детьми с нормотипичным развитием, школа вынуждена использовать такое же помещение для восьми детей (это максимальное число учащихся в ресурсном классе). Также необходимо принять на работу тьюторов. Хорошо, если получается соотношение один тьютор на двух учеников, но чаще необходимое соотношение — один к одному. Теперь подсчитайте расходы на такой класс.

Третий фактор: особенные дети создают проблемы, с которыми учителя не справляются. Если в классе нет поведенческого психолога, то проблемы усугубляются, из-за чего родители обычных учеников инициируют исключение особых детей из школы.

Я часто наблюдаю одну ситуацию: в сентябре ребенок идет в класс, а к ноябрю школа убеждает родителей перевести его на домашнее обучение. Получается, что инклюзия не работает, школа не реализовала модный проект, ребенок возвращается домой, в изоляцию. Ученики класса, из которого его изгнали, получают очередное подтверждение, что людям с особыми потребностями не место в обществе.

В 1970 году один случай аутизма приходился на 10 000 детей, в 2000 году — на 150, а в 2017 — на 36. Детей с особенностями развития становится больше, а коррекционных учебных заведений — меньше. Инклюзия бросает вызов: не принять особых детей в обычную школу мы не можем. Рано или поздно они все равно придут. Надо учиться строить для них образовательный маршрут.

Большинство инклюзивных проектов создают те, кому это больше всех нужно, — родители. Наш проект АНО «Инклюзивный центр «Моя планета» — не исключение. Когда родился сын с ДЦП, я сменила профессию, чтобы помочь ему развиваться. В 2016 году я решила создать проект, чтобы помогать развиваться собственному ребенку и похожим на него детям. Когда мы открыли первый филиал в Западном округе Москвы, то в первый же месяц пришли пять детей. Через год их стало 50. Сейчас в двух наших филиалах обучаются более 100 детей.

По данным благотворительного фонда «Выход», в Москве живут 14 000 детей с расстройствами аутистического спектра (РАС), что составляет 1% детской популяции. Около 6000 детей с ментальными проблемами редко выходят из дома, потому что особенности поведения не позволяют им общаться со сверстниками. Более 30% детей посещают детские учреждения, но нуждаются в психолого-педагогической коррекции. Создание условий в садах и школах Москвы — возможность обеспечить этим детям доступ к образованию.

Обратите внимание на третий фактор. В образовательном учреждении должна работать служба психолого-педагогического сопровождения, включающая специалистов по прикладному анализу поведения и тьюторов.

Прикладной анализ поведения — это научная методика, которая имеет широкую доказательную базу и обоснованную эффективность. Без такого сопровождения проект не будет успешен. Доказательство тому — развалившиеся проекты, где школы решили обойтись без сопровождения поведенческих специалистов.

АВА (Applied Behavior Analysis), или прикладной поведенческий анализ, это на сегодняшний день один из самых эффективных методов коррекции аутизма. АВА исходит из принципа «Ребенка можно обучить навыкам, которых у него нет».

Акцент делается на социально значимые навыки. Например, ребенок с задержкой речевого развития обучается языку жестов или планшетной коммуникации. Если у ребенка нет навыков самообслуживания, он будет учиться не буквам и цифрам, а пользоваться туалетом, мыть руки и переодеваться самостоятельно.

В проекте обязательно должен быть куратор, который составит индивидуальный образовательный маршрут ребенка и адаптирует школьную программу под потребности ученика.

Я против непродуманной и нелогичной инклюзии. Если школа возьмет и поместит в обычный класс троих детей с поведенческими особенностями, то будет плохо всем: самим детям, родителям и, конечно, учителям. Инклюзия должна быть постепенной и структурированной. Прежде всего, школе требуется продуманная до мелочей ресурсная зона — место, где разновозрастные дети с особыми потребностями обучаются по индивидуальным программам. Сделать это не так сложно, как кажется. Необходимо лишь наличие специально оборудованного помещения.

При этом каждый особенный ребенок прикреплен к обычному классу. Подготовленные ученики в сопровождении тьюторов приходят в «свой» класс, например на физкультуру, рисование или музыку, сначала на пять минут, потом на двадцать, а потом и на весь урок. Кто-то из ребят через год или два выйдет в инклюзию полностью, а кто-то останется в ресурсной зоне, пока не закончит школу.

Существует обратная инклюзия, когда нейротипичные ребята из соседних классов приходят к своим друзьям в ресурсную зону поиграть или отметить день рождения.

Взаимное привыкание выгодно всем участникам. Для школы это создание современной среды, направленной на обучение учеников с различными образовательными потребностями. Для нейротипичных учеников — развитие социальных навыков, эмпатии, партнерства, сопереживания, понимания того, что мир разнообразен, в нем есть разные люди, с которыми нужно уметь договариваться и взаимодействовать.

Для детей с ОВЗ обычные сверстники рядом — это уже терапия. Копируя поведение и игры обычных детей, ребята с ОВЗ развиваются и становятся ближе к социальным нормам.

Я, например, абсолютно убеждена, что наличие особого ребенка сделало нашу семью более сплоченной, доброй, открытой и сопереживающей. Мы научились отличать главное от второстепенного, стали внимательнее друг к другу. Старший сын, подросток, теперь считает, что человек имеет право быть другим, иметь свое мнение. Есть исследования, доказывающие рост социальных навыков у нейротипичных детей, обучающихся в инклюзивной среде.

В этом году проект «Моя планета» получил медицинскую и образовательную лицензии. Что это нам дает?

Во-первых, грамотное медицинское сопровождение проекта, консультации невролога и психиатра.

В-третьих, у нас есть экспертиза в создании образовательной среды и сопровождении детей с ОВЗ. Мы можем стать партнером для школы, стремящейся создать инклюзивный проект. Только нужно понимать, что данные проекты очень «штучные» и зависят от грамотно подобранных специалистов.

Наша организация проводит ознакомительные семинары по поведенческому анализу для родителей, учителей и специалистов смежных профессий (логопедов, дефектологов).

Каждый участник пробует «руками» одну из методик коррекционной работы.

Каждую неделю мы знакомим участников с одной из тем прикладного анализа поведения. Например, разбираем, как педагог сотрудничает с подопечными и одновременно их контролирует.

Мы верим в партнерство с коллегами. Особая категория партнеров — государственные школы. Государство предпринимает серьезные усилия для развития инклюзии. Основное препятствие — консервативность административно-педагогического состава. Однако если директор школы проявит интерес к инклюзии, школа получает дополнительные преимущества: более высокий рейтинг, повышение субсидий, профессиональный рост педагогов.