Так, как есть, уже было

Самый большой вызов современной системе образования — наличие детей с проблемами. Читающие специалисты улыбнутся: когда было по-другому? Анализ проблемы показывает, что школа традиционно различает детей с подтвержденными диагнозами и, значит, имеющих право на некое другое отношение и других, просто, так сказать, «не вписавшихся». Их воспитывали наказаниями и отчислениями и примерно до девятого класса терпели больше или меньше.

Сегодня родители справедливо требуют от школы понимания, особенно от частной школы. Не найдя его, уходят на семейную форму образования и до первых государственных экзаменов не переживают. Проблемы остаются у родителей и учителей с теми детьми, которые хотят к сверстникам, общаться и учиться, если получится. Наказывать нельзя, даже повышать голос опасно, неуды не действуют.

И вот уже школы в срочном порядке создают психолого-медико-педагогические комиссии и требуют диагнозы, а их нет в большинстве случаев. Складывается своего рода революционная ситуация: родители не хотят, а врачи не могут. Более того, ребенок вне класса и вне задачи освоить школьную программу демонстрирует вполне обычное поведение. То есть школа не может дать задание медицине, а та не может дать рекомендации школе. Если не находится подходящий диагноз, все заканчивается несданными экзаменами, снижением рейтинга школы и выводами руководства: не брать, не убедившись в возможности научить. Возвращаемся к началу: пусть частная школа или онлайн-поддержка как-нибудь помогают семье, система сделала все, что могла, — ничего.

Эта статья — мой опыт в постановке проблемы и поиск путей ее решения на примере одной частной школы. Но прежде общие наблюдения об отношении родителей и учителей к школе, ее задачам, целям, успехам, неудачам. Без этого трудно двигаться к пониманию наших идей и результатов.

«Всем нужно хорошее образование. Мы считаем, нужно найти лучшую школу. Что, например, вы предлагаете?» Так начинались и начинаются наши встречи с родителями.

Никто не определил, что такое хорошее образование. Кроме составителей всевозможных рейтингов, но мы сейчас не о них. На мой взгляд, хорошее образование или лучшая школа, как хотите, это когда маленький человек может вести себя как взрослый. То есть он берет ответственность за свои поступки на себя. И это первый признак будущей образованности.

Ответственность у маленького человека всегда ограничена рамками семьи. Ребенок не может быть должным, если он не имеет никаких прав. Хорошая школа разделяет права и обязанности, возможности и потребности.

А семья? Родителям следует прежде всего посмотреть на себя. Каких результатов ждать, если родитель элементарно включает свет, когда ребенок спит. Не надо потом удивляться, что ребенок не реагирует на замечания, они для него всего лишь слова, а усваивает он образ жизни, который ведут родители. Корректны ли отношения между взрослыми, легко ли они нарушают границы друг друга?

Ребенок учится простым словам, которые на самом деле чрезвычайно важны: добрый день, спокойной ночи, приятного аппетита, спасибо. Это то, что определяет уклад жизни, гарантирующий стабильность. Если в семье есть незыблемые вещи, такие как поцелуй мамы на ночь, сказка, то ему хорошо.

И тогда ребенок принимает обязательства по отношению к миру. Если нет этого пространства, то его жизнь превращается в бесконечную борьбу, наполненную родительским тщеславием и честолюбием. Причем замечено, что менее успешные ведут свою линию наиболее свирепо и бескомпромиссно.

Если не вызывать к жизни доброе начало в человеке, то естественно выходит злое. Тут нет пустоты. И в ответ на немотивированную агрессию взрослого мы получим агрессию ребенка. Она не будет направлена на семью, она выйдет в социум — детский сад, школу.

Родители не верят, что от них что-то зависит, а школа привыкла задавать родителям домашние задания совсем с другой целью. Основная миссия родителя — научить ребенка жить самостоятельно, но мало кто из родителей это понимает. Более того, многие делают все для того, чтобы ребенок был зависим, делают это для себя.

Готовы ли родители к ответственности за жизнь будущего взрослого человека? Нет ответа — они готовы проверять уроки и ругать за оценки. А школа без поддержки семьи не даст взрослому миру взрослых людей. И что делать с семьей, которая убеждена, что образование — это знание таблицы умножения?

Детскость и инфантильность на самом деле очень заразны. Желание человека притвориться несамостоятельным и слабым, неуверенным в своих силах очень велико, даже если он на самом деле сильный.Кажется, что родительский фокус на ошибки в диктанте — это передача такого умения своим детям. Кто-то, скорее всего учитель, лучше знает, как правильно, слушай его.

Ребенок живет и взрослеет с вами, в семье. Кого на самом деле он слушает, кому задает вопросы? Важный элемент образования — это умение задавать вопросы. Вопросы, которые задает ребенок, кажутся иногда бессистемными, глупыми, мы называем их детскими. Но на самом деле единственное, что человек утрачивает с годами, — умение задавать вопросы. Мы ждем родителей, которые не только не бояться отвечать на вопросы, но еще не разучились их задавать, — без этого идея нашей школы не работает.

Казалось бы, что может быть понятнее для учителей частной школы, чем тезис об индивидуальном подходе? А вот и нет — что значит «каждый» в системе, которая должна формировать общие ценности и цели? Хорошо, что мы быстро догадались, что красивый девиз не раскладывается по неведомой формуле на простые составляющие.

Нам приводили разных детей, практически обо всех родители говорили, если тактично, неправду. Например, что «нужно подтянуть математику» или «не хочет читать», самые честные — «нет интереса ни к чему». Но все это было не совсем про потребности.

Дети отчаянно нуждались во внимании к их проблемам, которые тянулись из раннего детства. Вели себя эмоционально, если не сказать агрессивно, безопасность среды и уважение к личности в школе принимали за вседозволенность, учились без особого мотива, скорее из страха потерять комфортный статус-кво.

Что первое приходит на ум руководителю, который хочет разобраться и всем все объяснить? Правильно: нужны психологи, причем не совсем те, которые считают баллы по тестам и выдают стандартные определения. Мы стали искать настоящих исследователей и наблюдателей, которых не было. И сейчас практикующие психологи склонны к обобщениям и поиску аналогичных случаев. А тогда, когда мы только начинали задумываться о концепции и философии, стать такими специалистами могли только те, кого мы включили во все образовательные процессы, то есть приняли на должности воспитателей в каждый класс.

Это было не только смелое решение, но и наивное. Задачи, которые должен был решать человек с дополнительной специальностью в дипломе и полным отсутствием опыта, были не технологические, а творческие. А решение таких задач во многом требовало четкого видения.

Мы описали круг вопросов: что считать нормой, где границы между невоспитанностью и нарушениями в эмоционально-волевой сфере? Можно ли нежелание учиться объяснить наличием диагноза и неспособностью соответствовать академическим требованиям? Кто должен отвечать за принятие решения о дополнительном обследовании? Родители? Школа? Что дальше, если есть медицинские показания, требующие изменить отношение к результатам учебы ребенка? Кто будет с этим работать?

Нам понадобился не один десяток лет и буквально не одна смена специалистов, прежде чем система заработала: наблюдения перестали напоминать записи в дневнике, а у детей появился канал для связи с психологами. Они по специальному QR-коду могут немедленно получить поддержку.

Никакие воспитатели, даже самые наблюдательные, не могли увидеть причины изменений у детей от урока к уроку. Только учителя, вооруженные инструкциями и приучившие себя не следовать за эмоциями, а четко фиксировать необычное, сумели выстроить коммуникацию с родителями.

Учитель обычно интуитивно чувствует, как действовать, но часто не делает решительных шагов из страха совершить ошибку. Если есть установленный порядок, выверенная последовательность наблюдений и обсуждений, вероятность ошибки меньше, а вариантов развития ситуации в лучшую сторону больше.

Самое простое, что нужно было сделать, — придумать алгоритм действий. Кто, когда, каким образом сопровождает ребенка до поступления в школу, кто за чем наблюдает, как выглядит отчет. Кто пишет план беседы с родителями, кто на встрече фиксирует ответы на вопросы. Это рамка.

Эта работа действительно простая, если каждый, кто в нее вовлечен, понимает, как ему в дальнейшем вся собранная информация поможет. Парадоксально, но факт: придумывать формальные отписки труднее.

Начинаем с анкеты, в которой необходимо найти объяснения выбора или смены школы, затем собеседование, пробная неделя, отчет по навыкам и встреча с родителями. Сложности нарастают по мере приближения к итоговой встрече — количество вопросов, на которые мы не нашли ответов, может быть критически большим. Чаще всего приходится пересобирать всю картину образования ребенка, начиная лет с трех и всевозможных развивашек и заканчивая респектабельными репетиторами, занимающими нишу подготовки к школе. С ними ребенок по факту осваивает программу первого класса или больше, если его интеллектуальное развитие позволяет.

Нужно ли уточнять, что мало кто при этом интересуется эмоциональным состоянием ребенка, понимает, где и как у него возникают проблемы? А мы их видим по отсутствию тех навыков, без которых ответственность и самостоятельность не приживутся, даже с усилиями уверенных и напористых родителей.

А еще сразу бывают заметны нарушения в эмоционально-волевой сфере, которые родителями долгое время воспринимаются просто как капризы. Они требуют серьезного внимания, а иногда и лечения. Наблюдая за реакцией родителей на отчеты, мы делаем предварительный вывод об эффективности нашей будущей работы.

У младших школьников переход к поиску причин проблемного поведения логичен. Родители воспринимают это в целом адекватно, особенно если мы не просим диагноз, а стараемся найти опору для будущих решений специалистов. Старшие дети умеют маскировать проблемы в обучении, но на уроке, в командной работе становятся видны те стороны личности, которые нуждаются в коррекции, иногда серьезной и долгой.

Нужно ли так тщательно собирать информацию об учениках, готовясь к работе с ними? Наш опыт показывает: да! Потому что плохие результаты и, как следствие, низкие оценки зависят не только и не столько от учительско-ученических усилий, но и от эмоционального состояния ученика. Ребенок, личность которого формируется под воздействием разного рода токсичных способов мотивации, не развивает навыки осознанного и ответственного отношения к обучению.

Мы ищем все новые способы мотивации, родители на грани нервного срыва, а нужно попробовать вернуть ребенка в норму, насколько это возможно. На этом простое и общее заканчивается и начинается частное и сложное.

Итак, мы поняли, что ребенку в классе хорошо, безопасно, все нравится, только учиться он не умеет, быстро устает, тревожится и начинает нарушать границы и правила.

По нашему стандарту классный руководитель, психолог, координатор и директор по очереди разбираются с трудностями, и всем понятно сразу: диагностика не подвела, вот и проблемы подъехали. Сам ученик не справится, начинаем работу с родителями. Там прохождение всех стадий от отрицания до принятия может занять несколько месяцев. О чем наши встречи? Об искренности и доверии, о режиме дня и отдыха, о привычках и семейных ритуалах, об отношениях с бабушками и дедушками. Темы все очень сложные.

Бывает грустно слышать, как родители воспринимают предыдущую школу, но на самом деле часто им невыносимо признавать собственные ошибки, даже когда понятно, что все можно исправить. Когда-то не мешало то, что ребенок не умеет засыпать, когда-то веселила его рассеянность, не были важны причины его слез, а было раздражение и много чего еще.

Очень долго мы выходим на необходимость включения в процесс специалистов: неврологов, психологов, психиатров, эндокринологов. Опытные педиатры, ведущие ребенка с рождения, очень помогают — к ним, как правило, и доверия больше. Наконец, диагноз для нас и родителей, а не для ПМПК найден, процесс восстановления, а иногда лечения начался.

Теперь нужны переговоры с учителями. Здесь очень важна позиция учителя. Еще при приеме на работу я выясняю отношение человека к работе: в педагогике нет ничего невозможного, но может быть много непонятного и индивидуального.

Все наши школьные конференции — о нас самих, в первую очередь о наших личностных потребностях и о том, как распознавать проблемы в коммуникации и деятельности и работать с ними. Многие учителя через некоторое время сами идут к психологам, в терапию. Хочешь помочь ребенку — кислород себе. Это проверено многими, почти стопроцентная защита от выгорания.

Если не ставишь нерешаемых задач, а умеешь работать в режиме педагогического марафона, то есть делать, анализировать действие и результат, ждать, менять тактику, снова ждать, тогда работа начинает приносить ощутимую пользу не только ученику, но и тебе.

Привычка договариваться для многих новая, а для учителя иногда и вовсе лишняя, как сначала кажется. Потому что в голове любого учителя звучит голос его учителя: «Если разрешишь этому ребенку, то и другие захотят». Но это не так. Дети чутко улавливают необходимость особенного обращения с отдельными учениками и не требуют для себя такого же: не так уж это и весело — выделяться из общей массы.

Трудность в том, что правила взаимодействия можно прописать разве что рамочно, остальное требует смелости и аккуратности. И способности быть очень тонким в понимании слов, событий, даже взглядов и жестов.

В нашей профессии умение тонко чувствовать — едва ли не самая важная из настроек, но именно она, как правило, хуже всего отрегулирована у новичков. Начинаем этому учить с первых минут, затем возвращаемся много раз во время обсуждений и рефлексий.
Самое обидное для меня и коллег, что познавательные процессы — умение понять, объяснить, принять, доказать — вне эмоций хорошо работают.

Как только человека захватывают эмоции, он теряет возможность видеть причинно-следственные связи, рационально выстраивать свое поведение. Появляются негативные мысли: «Не получается, они меня не слушаются, я выбрал не ту профессию» и подобное. Все это сильно влияет не только на учителя, но и на всех вокруг. Если нет изменений, молодой специалист, скорее всего, продержится некоторое время на манипуляциях, а потом разочаруется в работе.

А потом я его уволю. Нет, а что не так? «Я снимала на смартфон ученика, чтобы потом показать ему, как плохо он себя ведет». Серьезно? А ты как учитель безупречное воспитание демонстрировал в этот момент? Эмоции захлестнули? А что насчет эмпатии, переживания чувств ребенка в этот момент?

Нераспознанные и неназванные эмоции мешают чувствовать тонкие уровни взаимоотношений. «На лбу себе напиши» — мы говорим такое от отчаяния, раздражения или невоспитанности?

Первое, что приходит на ум при обсуждении каждого такого эпизода, — эмоциональный учитель лучше равнодушного. Но это не совсем так. Эмоциональный учитель — это нормально только в случае, если он осознает природу своих эмоций. Должна быть точка или момент для такой профессиональной рефлексии.

Мы практикуем записи в журнал наблюдений, которые начинаются с обыкновенного смайлика. Это многое объясняет и коллегам, и психологам. Совсем не запрещается испытывать разные эмоции — профессионализм в том, чтобы работать с ними, разгружая мысли, возвращаясь к планам и урокам. Смайлик — наше общее решение, первый шаг к осмыслению того, что с тобой происходит в моменте. Очень непросто отличить гнев от обиды, разочарование от раздражения. Смайлик может быть и не один, иногда в нашем электронном журнале наблюдений целая гамма чувств. И только потом описание ситуации, после эмоциональной разгрузки. То, что записи доступны коллегам, очень помогает. Иногда поддержка нужна учителю, а работа с учеником может затянуться не на один день.

Обсуждая первые итоги, многие учителя отметили серьезные изменения в структуре своих сильных навыков. Когда на первое место у учителя выходит осознанность, а не начитанность и критическое мышление, например, мир и спокойствие на уроке устанавливаются куда быстрее. И прочнее, я бы добавила.

Рефлексии без умения точно описать ситуацию не случится, а способность к сочувствию и великодушие — свойства взрослых и самостоятельных людей, какими не всегда бывают люди, выбравшие профессию учителя. Но вот сюрприз: признание своих проблем — первый шаг к решению проблем учеников и к эффективной совместной работе.

Наша задача — выстроить все процессы в школе так, чтобы способствовать становлению зрелой личности, способной учиться долгие годы и изменять жизнь к лучшему. Наш опыт отладки этих процессов сейчас зафиксирован в виде правил для учеников и учителей,

Но на деле мы должны продемонстрировать результаты работы в ходе государственной итоговой аттестации в 9-м и 11-м классах. Экзамены такого типа сложны в принципе, а для детей с нарушениями в эмоционально-волевой сфере иногда непреодолимо сложны. Да, можно собрать документы, чтобы пройти аттестацию в щадящем режиме. Но даже такая аттестация не щадит никого. Что делать?

Мы начинаем с родителями задолго до экзаменов строить маршрут перехода из школы в профессию, иногда раньше, после девяти лет обучения, иногда позже, после одиннадцати. Дополнительные занятия, смена учителей, чтобы ребенок привыкал к разным типам личности и коммуникации, творческая составляющая.

Но мечта об особой атмосфере на экзаменах для таких детей очевидна. В этом году нам удалось организовать на базе школы ППЭ для одного особенного ребенка с инвалидностью. Экзамен проводили дома у ученика, не в той комнате, где он привык заниматься. Результат учебы для него всегда связывался с местом учебы и людьми, которые были рядом. Специалисты подтвердили — так при его диагнозе может быть.

Пять экзаменаторов, наблюдателей, технических специалистов, не считая руководства, один отмененный день учебы в школе (все родители вошли в положение) — и экзамен без всякой помощи был сдан!

Мечтаю о том, чтобы специальные условия для таких детей были созданы. Возможно, меня поддержат те учителя и руководители, которые понимают, что некоторые даже подготовленные дети не показывают результатов именно по причине эмоциональной нестабильности.

Проходить аттестацию в таких центрах могли бы дети по рекомендации школьных психологов и детских психиатров, а также те, кто сдает аттестацию в щадящем режиме.

Это будет важным шагом навстречу родителям, которые хотели бы поделиться со школой своими переживаниями по поводу детей, но боятся. И начали бы помогать им, потому что знания, положенные на неустойчивое, болезненное состояние ребенка, не усваиваются, как обильная еда во время болезни. Школа может и должна думать о будущих взрослых, которые всему смогут научиться, если вовремя заметить не очень заметные проблемы.